Отбор это не был жестким, отсеивались только нерелевантные всем темам работы.
Участвовали пять казахстанских городов – Актобе, Шымкент, Астана, Алматы и Оскемен, разбросанные по всей стране, разные демографически, климатически, и, как оказалось, разные и лингвистически. До этой поездки, кроме родного Алматы, я бывал только в Астане, так что остальные города стали для меня открытием, и я старался замечать все детали – язык таксистов, язык вывесок, радио, очередей в магазинах. С момента обретения независимости Казахстан инвестировал огромные средства в развитие казахского языка в стране, через школы, высшие учебные заведения, культурные программы. Но очевидно, что реальный толчок к росту языкового патриотизма дала война в Украине. С ее началом казахский язык как будто превращается в маркер лояльности даже не государству, а обществу. Иногда случаются и радикальные проявления, к примеру «языковые патрули», когда блогеры намеренно требуют обслуживания на государственном языке в общественных заведениях. В большинстве такие случаи жестко пресекаются, иногда даже чрезмерно жестко, с арестами и лишением свободы.
Государственный язык в стране – казахский, в конституции присутствует упоминание русского языка, «В Республике Казахстан государственным является казахский язык. В государственных организациях и органах местного самоуправления наравне с казахским официально употребляется русский язык».
Государственные власти подчеркивают свободу выбора языка гражданами страны, как в обслуживании, так и в обучении – в стране есть возможность получения образования на казахском или русском языках, как начального, так и высшего.
Русский язык повсюду сопровождал меня, и, если бы я не владел казахским, проблем в общении на русском не было бы ни в одном городе. Вывески на двух языках, хотя даже чаще и вовсе на английском, который предпочитают даже локальные бренды, к примеру, Global coffee в Шымкенте и других городах. Язык названия заведения отражает его специфику и адресован определённой целевой аудитории. Для ресторана национальной кухни чаще всего это будет казахский, для остальных – русский, или английский. Усложняет ситуацию латиница казахского языка, вывески и названия на которой могут говорить о прогрессивности и патриотизме владельцев. Такая эклектика создает, на первый взгляд, хаос, но и она подчеркиваем мультикультурную ситуацию в стране. От Алматы, Астаны, Актобе и Оскемена, во многих сферах продолжающие оставаться русскоязычными, отличался Шымкент. Здесь я, во-первых, встретил представителей разных этносов, свободно общающихся на казахском языке, в, во-вторых, на казахском языке нередко обращались и ко мне, ожидая ответа. В этом не было желания уличить меня в незнании государственного языка, ситуация выглядела вполне естественно. Участники разговора переходили и на русский, кто из вежливости, кто из подозрения, что я турист. Билингвальная языковая среда Шымкента показалась мне образцом Казахстана будущего, именно там я чувствовал себя наиболее спокойно, в том числе и в разговоре за столом с участниками семинаров.
Приведу несколько цитат из эссе моих шымкентских участников:
«Осознание и сохранение своей идентичности напрямую связано с владением родным языком, умением думать на нём. Например, я могу правильно передать своим детям ценности, которые увидела у своих родителей, только на родном языке».
«Я идентифицирую себя с Казахстаном, моей страной, многонациональной, разной, красивой и свободной».
«Колонизированное общество потеряло слишком многое. На первом месте стоит восстановление языка, религии, истории и фольклора. Однако мы до сих пор не можем говорить на родном языке уверенно и полноценно».
При таком разбросе полюсов во мнениях, разговор в Шымкенте стал вежливым обменом мнений и постепенно перетек в обсуждение технических аспектов работы с текстом.
Работа на семинарах в каждом городе велась на двух языках – казахском и русским, и в Шымкенте особенную атмосферу создала наша замечательная переводчица Мария, в совершенстве владеющая казахским и русским языками.
Спокойным разговор получился и в Актобе, вот тоже несколько мнений участников о вопросах идентичности:
«Какими бы размытыми ни казались границы на стыке двух языковых традиций, они есть. Сквозь трещины времени каждый из нас по-своему интерпретирует исторический опыт своей нации, где бы он не проживал, и на каком языке он бы не говорил. А значит, завтра, как и вчера, мы будем казахстанцами. Казахстанцами, поднимающими ценность и значимость культурного наследия через любовь и уважение к национальности и нации, к нашей стране».
«Будем уважать наш родной язык, изучать другие языки и воспитывать молодежь, понимающую глобальные процессы, открытую миру и культурно развитую».
Надеюсь, что у меня будет возможность опубликовать эссе участников, в том числе и в переводе на английский язык. Через них для читателя откроется тот мир, который обычно скрыт от посторонних, что так характерно для азиатских стран, не особенно стремящихся показать гостю свои внутренние проблемы и дискуссии внутри общества.
Тем не менее, получив очень эмоциональную работу из Оскемена, я ожидал, что обсуждение тоже будет эмоциональным, и не ошибся:
«Даже в моем личном опыте вопрос идентичности начал проявляться с детства. В деревне соседские дети бросали в меня камни и однажды повредили мне глаз, говоря: «Ты не похожа на казашку»».
Это цитата из работы девушки, но во время разговора было сказано много больше. В каждом из городов было заметно, что обсуждение проблемы идентичности, полифония мнений участников, взаимное уважение, уважение к казахскому и русскому языкам, когда каждый может воспользоваться правом говорить и чувстввать себя комфортно, все это имело в том числе и некоторый терапевтическй эффект. Мы наглядно поняли, что путь обсуждения таких вопросов правильнее пути обособления и урегилирования ситуаций исколючительно в правовом поле.
Мы все разные хоть и вздрагиваем от одной цифры: 1990. Среди нас есть потомки репрессированных немцев и поляков, люди с еврейскими корнями, казахи, которые выросли в русскоязычном городе. Несмотря на такие различия, у нас есть общая черта: мы выросли в среде, отличающейся от той, что можно назвать национально, да и классово однородной.
Еще одна цитата участника из Оскемена, мысль, появляющаяся во многих работах в разных формах
Не всегда то, что осталось в текстах финальных эссе участников совпадает с тем, что говорилось за столом. Иногда разговор доходил до точки кипения, даже доводя некоторых участников до слез. Я позволю себе озвучить некоторые реплики участников, особенно зацепившие, на условиях анонимности авторов. Попробую и прокомментировать эти реплики, я и до сих пор много о них думаю.
«Нам позволяют говорить на казахском языке» - для меня эта реплика сперва прозвучала манипуляторным заявлением, и я до сих пор не могу ее раскусить, если честно. Государство давно приняло законы, обеспечивающие право и возможности говорить на государственном языке, для карьеры в государственных органах гражданин обязан сдать тест на знание казахского языка. Возможно, эта сильная фраза описывает ситуацию, в которой у власти до сих пор остается поколение людей, чей первый язык – русский, то есть речь о внутреннем противостоянии в самом казахском обществе, а эта специфическая проблема от меня, конечно, скрыта. Судить о ней я могу только со стороны, по некоторым признакам. Например, после выступления на TEDx Astana, где я говорил о русском языке, и, в том числе о том, что он не может быть монополизирован одним государством - Россией, ко мне подошла девушка и расплакалась. Она сказала, что я освободил ее от стыда говорить на русском, с котором она выросла в русскоязычной казахском семье. Но в комментариях к моему выступлению есть и негативные отзывы о том, что такая позиция только ухудшает ситуацию в стране, где «русский язык не нужен совсем». В ответ на это я снова привожу примеры, когда при трансляции знаний за пределы страны русский язык выступает в качестве глобального, в совершенно прагматическом ключе, стараясь не задеть чувств респондента. Языковой вопрос в стране сегодня чрезвычайно чувствителен.
«Не вижу смысла обсуждать тему языковой идентичности, демографическая ситуация в стране такая, что скоро вопрос решится естественным путем» - реплика прозвучала от участника, прекрасно владеющего казахским, русским и английским языками, возможно, и другими тоже. Эта позиция поразила меня. Действительно, глядя на статистику рождаемости в стране, очевидно, что вы казахских семьях детей больше, что в семьях представителей других этносов.
За 12 месяцев 2024 года в Казахстане родилось 365,9 тыс. детей (2023г. – 388,4 тыс.).
Поколение людей, не владеющих казахским языком, в порой и отказывающихся его учить и использовать уходит, нужно еще принять во внимание вопросы миграции, и останется только поверить, что Казахстан идет к ситуации моноэтнического государства. Когда, казалось бы, вопросы языковой идентичности исчезнут естественным путем. Возможно, но только внутри страны, проблем выбора языка для трансляции знаний за рубеж останется. Уровень владения английским языком в Казахстане остается на низком уровне. 107 место из 117 в 2024 году согласно данным сайта https://global-relocate.com/rankings/english-proficiency-level.
«В школе понятно, но кто заставлял казахов общаться на русском языке дома, в семьях?»
Это вопрос повис в воздухе на семинаре в Алматы, и выходить из ситуации пришлось, разбирая его на отдельные аспекты. Думаю, мы так и не пришли к ответу, но зато осталось ощущение, что крючок вопроса впивается глубоко, задевая нервы. Я понял, мне пришлось осознать, что вопрос русского языка сегодня уже не лежит в поле мультикультурногости общества страны, этот вопрос стал внутренним для казахского общества, разделенного на различных уровнях, в том числе и на языковом. Эта проблема была всегда, изначально противопоставляя города (где жили преимущественно русскоязычные казахи) и аулы (где казахский язык сохранялся как в советское, так и в постсоветское время), но мы находились в городской среде, и, очевидно, проблема перекочевала в городской языковой дискурс казахского общества, и, очевидно, я исключен из этого дискурса, став случайным свидетелем полемики. От этого, как признавались мне участники семинара после первого дня обсуждений, некоторые чувствовали дискомфорт, и даже собирались не прийти на следующий день. Некоторые и не пришли, оставшись на связи в индивидуальной переписке, во время обсуждения финальных версий.
Приведу цитаты из работ участников алматинцев.
Вскрылась травма казахского языка в Алматы – зная государственный язык, и не владея русским, трудно, по выражению некоторых из участников, почти невозможно найти достойную работу. В данной ситуации вокруг русского языка не может не создаваться негативной ауры его восприятия.
«Наверное, вам, как и мне, тоже абсолютно привычно прогуливаться по центру Алматы, ходить в разные кафе на встречи с друзьями. В алматинских кафе каждый может найти то, что ему нужно: еду без сахара, глютена, мяса или кофе на альтернативном молоке. Бизнес с легкостью формирует пул лояльных клиентов, ориентируясь на важность инклюзивного подхода. Здорово, правда? И порой так странно ловить себя на мысли, что в большинстве этих заведений вы не найдете меню на казахском языке. Будто бы многие из нас игнорируют слона в комнате. А еще интереснее наблюдать за тем, что просьбу о латте на миндальном трактуют как особенность человека, а о меню на казахском — как его агрессию. И в нашей стране инклюзия и все ее подходы остаются невидимы и неощутимы для большинства — для казахоязычных людей.
Будучи русскоговорящим, сложно заметить, что в стране существуют проблемы, связанные с казахским языком. Каждый день мы видим структуру, которая располагает к себе: ведь языком инклюзии в Казахстане стал русский. Это можно заметить не только по ресторанному сервису. Обратите внимание на гражданское общество или на то, на каком языке обрабатываются обращения в 112. Даже в вопросах идентичности мы рассматриваем всё через призму русского языка».
Вопрос идентичности в Казахстане оказывается под влиянием внешних факторов постоянно, и наибольшее влияние исходит сегодня из России. 9 мая в речи на Красной площади в Москве президент РФ Владимир Путин, заявил, что «мы помним уроки Второй мировой войны и никогда не согласимся с искажением её событий, с попытками оправдать палачей и оболгать подлинных победителей. Наш долг – отстаивать честь бойцов и командиров Красной армии, великий подвиг представителей разных национальностей, которые навсегда останутся в мировой истории Русскими солдатами». За этими патетическими словами скрывается манипуляция, результат которой вызывает противоречивые мнения в том числе и в казахстанском обществе. От принятия до полного несогласия среди тех, кто, как и сам президент РФ пытается присвоить символический капитал важнейшего для советского и пост-совесткого общества события. Русский язык и ссылки на общность совестской идентичности используются Россией в качестве мягкой силы воздействия на Казахстан. Следы ее можно обнаружить, читая и эссе участников программы из пяти казахстанских городов.
«Я считаю русский язык языком колонизаторов, что связано с несправедливостью и травмами, которые я пережила с детства. Когда я слышу, как русскоязычные говорят о чем-то «постыдном» или «устаревшем», моя кровь закипает, даже если я понимаю, что эта традиция действительно начала устаревать. Трудно разобрать, где в истории манипуляция, а где политика. Интерес историков и политиков соседней страны к нашей истории, а также нерешительность наших властей в вопросах написания собственной истории показывают, что она не стала той основой, которая могла бы укрепить нашу идентичность».
«В некоторых странах несколько официальных языков сосуществуют без проблем, тогда как в Казахстане русский язык всё ещё доминирует над казахским во многих ситуациях. Это наследие колонизации. Большинство казахстанцев по-прежнему обращаются к русскому языку в повседневной жизни. Иногда даже законы сначала пишутся на русском и затем переводятся на казахский, что часто приводит к ошибкам. Некоторые депутаты испытывают трудности при выступлениях на казахском языке, что вызывает критику.
Один из факторов, побуждающих некоторых казахстанцев перейти с русского на казахский, — это восприятие русского как языка агрессора после вторжения России в Украину. Этот конфликт вновь поднял на передний план вопросы языковой политики и национальной идентичности. У многих появились новые взгляды на статус русского языка в Казахстане. Несмотря на продолжающееся доминирование русского языка, многие граждане призывают к развитию казахского языка и повышению его статуса как государственного. Вопрос будущего русского языка в Казахстане зависит от воли и потребностей общества, а также от государственной политики.
Как бы то ни было, английский язык — это окно в будущее Казахстана, инструмент для связи с миром и доступ к передовым знаниям. Но это не означает отказ от национального языка; напротив, изучение английского позволяет казахстанцам закрепить свои позиции в глобальном сообществе, сохраняя национальные ценности и участвуя в международной жизни».
Не могу сказать, что семинар в Алматы сводился только к обсуждению одной проблемы языковой идентичности, несколько эссе рассматривают освещение вопроса идентичности через искусство разных жанров, в том числе литературы.
Одна из участниц говорит о проблемах современной казахстанской литературы:
В годы войны в Казахстане оказалось множество переселенных народов. Голод и репрессии уже испытали на себе местные жители, но несмотря на это, они не отвергли людей, прибывших с других мест. Однако тяжелые события того времени, а также условия, в которых оказался народ, до сих пор недостаточно освещены в литературе, либо написанные произведения так и не дошли до массового читателя. Написанное без политической пропаганды, но с искренностью художественное произведение было бы интересно не только миру, но и нам самим. Кто мы? Как мы представляем свое будущее? Какая общая идентичность объединяет всех, кто живет в этой стране? Все эти вопросы должны найти отражение в новых произведениях.
«В школе у нас был никудышный казахский, нам неважно преподавали казахскую литературу и очень хорошо – русскую и зарубежную. Естественно, я выросла человеком с полным набором – как говорят мои друзья-полиглоты – колониальных ценностей и поврежденным национальным самоощущением. Это когда ты много говоришь о таких вещах, как просвещение и прогресс, но твои бабушки и дедушки выжили вопреки этим ценностям, и твой сбитый прицел то и дело выхватывает за гордо реющими знаменами цивилизации стыдливо присыпанную землей гору черепов.
Ко времени, когда начали рождаться первые дети поколения Альфа, вопрос об идентичности начинал звучать все громче и громче, пока не достиг апогея к концу второго десятилетия XXI века».
«Для меня русский язык – рабочий инструмент. Я журналист и автор прозы для детей и подростков. Я пишу на русском языке. Как художник использует палитру цветов, так и русский язык помогает мне полно и ярко выражать свои мысли, облекать в форму, придумывать литературные ходы. Слышу часто критику, что увлекаясь русским языком можно растерять свою национальную идентичность, а необходимо о Казахстане писать на родном языке. Не согласен. Я пишу о сегодняшних реалиях, мои герои – современные школьники, студенты, и сюжеты я черпаю из жизни вокруг меня. Какого-то языкового диссонанса при написании произведений я не ощущаю, наоборот, русский язык дает мне волю выражать себя в полной мере».
«На недавно прошедшем в Гонконге международном турнире по ушу мои коллеги из других стран, встречая нас, говорили о нашей многонациональной сборной из Казахстана следующее: «А мы гадали, приедут казахи в этот раз или нет?».
Наши слова определяют нашу реальность. И если мы говорим, что мы казахстанцы, то невольно создаем у себя ментальное разделение на казахов и неказахов, и логически вытекающее отсюда противопоставление друг другу, что отнюдь не способствует объединению народа страны».
Пока разговор об определениях идентичности в самом Казахстане продолжается, глобальный мир склоняется к употреблению связки Казахстан – Казахи. Так поступает при переводе Google translator, к примеру. По замечанию известного российского поэта и критика Дмитрия Кузьмина, вся литература сегодня, написанная на русском языке, попадает для глобального читателя в поисковых каталогах в категорию «русская литература». Голоса, прозвучавшие в эссе участников программы «Как говорить об идентичности в Казахстане» тоже не дадут единого четкого определения, но способны показать полифонию определений идентичности, проблем и проиллюстрировать современный дискурс языковой идентичности в стране. Изменилось ли мое мнение о казахстанской идентичности после работы в программе? Думаю, что я предпочитаю сложные состояния, и не вижу дисгармонии в самой динамике, текучести процесса, в том числе и в моем сознании. Cтабильность внутри казахстанского общества гарантирует как раз сохранение полифонии определений идентичности, и большой опыт страны в этом вопросе оставляет надежду на будущее самобытной многонациональной идентичности в Казахстане, сложившейся исторически. В самом начале эссе я оставил возможность сделать выбор читателю между определениями казахский и казахстанский - вопрос этот остается сегодня открытым как для нас, так и для мира.
